Лета 7530 марта месяца 14-го дня егда глаголила боярыня Андреева вести Государства Московскаго и иных стран соседних, то вышла за ней баба юродивая - Машка Овсянкина - и развернула хоругвь, коей народ русский прельстить зело восхотела. И писано бысть на той хоругви, что надобно де черкас разбойных никоимиже делы не воевати, и войско московское с Гетманщины во своя си отослати. А писана хоругвь та была словесами не только русскими, но и аглицкими, дабы во странах закатных славу пояти. Тако же сотворила грамоту цифирную, в коей рекла многия хулы на воинство русское и на государя Московскаго Володимира Володимировича.
Не ведает ли Машка та, что война на Гетманщине осьмое лето длится, а черкасы разбойные на землях Донецкой да Луганской тьму народа убиша? Отчего же о людях русских, от злых черкас убиенных, не печаловалася?
А бают люди неции на стогнах и торжищах, что Машка та Овсянкина - по отцу не то Лупоносова не то Ткачукова дщерь, по роду же от галичан есть и во подданстве состоит не токмо у государя Московскаго, но и у гетманов окраинских. И сбылося по слову Евангельскому: Никій же раб можетъ двѣма господинома работати: ибо или единаго возненави́эдитъ, а другаго возлюбитъ: или единаго держится, о друзѣмъ же нерадѣти начнетъ.
Дьяк же Первой потешной избы Константин Эрнстов - яко волк во шкуре овчей. Сотворил бо избу свою потешную аки вертеп разбойничий. И собралися там мнозии содомиты да воры государевы, иже по лицемерию своему аки псы безродные ефимки государевы получаша, ино руку дающую гораздо кусаша.
